"Зрелище". Из частной коллекции в Америке

Отнять у человека хлеб, значит обречь его на смерть, а отобрать зрелище – обречь на свинскую жизнь. Я сейчас усиленно раскапываю свою память, пытаясь из неё, как археолог, извлечь какие-нибудь черепки. Вот городской Оперный Театр, куда мы с папой направляемся встретить моего старшего брата,

Володю, после дневного представления. Нам везёт, спектакль ещё не окончен, и билетёр впускает нас в зрительный зал. Идёт опера "Князь Игорь", в зале, как в мрачном погребе, а сцена – на ней, как в том солнечном дне, из которого мы только что вошли в театр. Чудесная музыка делает сцену ещё живее, ещё наряднее, ещё привлекательнее.
Вот ещё черепок, он "облит" моими горькими слезами на спектакле "Хижина дяди Тома".
Зрелища, требующие оплаты, мне почти недоступны. А вот

уличные – это для нас. "Катаринка" ( так зачастую в городе именовалась шарманка ) бывала нередкой гостьей нашего двора, в котором респектабельный фасад нашего трёхэтажного дома предполагал зажиточность и способность наших жильцов на пожертвования. Шарманка, это музыкальный ящик, размером с небольшой чемодан. Фактически, это был маленький орган, заряженный на десять-пятнадцать мелодий – песен, вальсов, мазурок, у которого квадратная, жёлто-золотая, лицевая

часть инструмента представлена множеством толстых и тонких, высоких и коротких трубок и трубочек, сужающихся книзу, где чётко видна щель. Из неё вращением ручки вытеснялся воздух, извлекая звуки от высокого "до" до низкого "до" различных октав. Вокруг чуть выступающая рама, на которой готическими буквами было написано имя фабрики – создателя этой шарманки и нарисованы летающие девицы в цветных тюлях, как на картинах Боттичелли, держащие в своих тонюсеньких пальчиках бубны с

развевающимися лентами. Если шарманщик обладал слухом и голосом, то пел под играемые мелодии "Маруся отравилась…" и другие, душещипательные, романсы. Иногда шарманщика сопровождала девочка в купальном костюмчике. На коврике, под аккомпанемент шарманки, она выделывала мостики, шпагаты и другие акробатические номера. Исполняя их красиво, безупречно, у нас, детей, она вызывала удивление, восторг и зависть, а у взрослых грусть и сочувствие.

Обезьянка или попугай бывали почти неотъемлемой частью шарманщиков. Обезьянка ничего не исполняла по воле человека, она отличалась анархическим характером и не поддавалась дрессировке, потому её поведение было сплошь неожиданным. Она легко перебиралась с одного плеча на другое, или сидела у шарманщика на голове, или на горизонтальной поверхности шарманки, грызла семечки, орешки, разворачивала бумажку, в которой покоилась конфетка. Всё делала своими крохотными

лапками, помогая зубками и всё время напряжённо глядя перед собой и по сторонам своими, будто подведенными глазками. Попугай, цветной или белый, зачастую сидел на дощечке ящичка, в которой покоились конвертики со "счастьем"для тех, кто за него платил денежку. В случае "оплаченного счастья" попугай вскакивал на указательный палец шарманщика и, после долгих уговоров, наклонял головку и вытаскивал конвертик, в котором изредка, вместо начертанного печатными

буквами предсказания, находилось металлическое колечко. Количество исполняемых мелодий лимитировалось щедростью бросаемых с балконов или из окон пожертвований. Мы следовали за шарманщиком в два-три двора, куда он заходил для очередного выступления. Навещались дворы и дуэтами – гитара и мандолина, трио – две скрипки и кларнет, и почему-то всегда один из исполнителей был слепым. Это камерное искусство предпочитало акустику дворов, а не площадей. Репертуар их

был велик от "Фрейлехс" до, как я теперь понимаю, музыки "Барокко". Они ограничивались небольшим количеством чутких сердец и скромных подаяний. На Базарной площади иные представления собирали толпы народа. И они тоже сопровождались музыкой шарманки.

"Петрушка". Из частной коллекции в Лондоне

"Петрушка" – это был настоящий кукольный театр, для которого декорацией могла служить стена дома или небо. Его живой исполнитель не вызывал сомнения в его высоком профессионализме. Этот артист приходил на место действия , неся на спине ширму,

составленную из восьми частей, соединённых петлями. Развёрнутая по сгибам она обретала форму призмы "без дна и покрышки".
Занавес на одной из сторон позволял артисту войти внутрь. Вокруг ширмы образовывалось полукольцо зрителей, самостоятельно решавших, насколько стоит им отойти от неё, чтобы получше разглядеть происходящее действие. Разыгрываемое драматическое произведение, по-видимому, испокон веку не претерпевало никаких изменений, и было продуктом чисто

русским. Но почему-то, Петрушка не был гладковолос, рус и курнос, а был он черноволос, курчав и ещё с длинным, еврейским носом и это указывало на то, что пришёл он на землю русскую с берегов Средиземного моря, из Италии или Франции. Шарманщик исполнял две "увертюры", предварительно положив перед ширмой шляпу, а артист внутри, тем временем подготавливался к представлению. Действующими лицами были купец и баба, поп и судья, городовой и Анюта. Все они друг

друга в чём-то обвиняли, злились друг на друга, доводили Анюту, в веночке с разноцветными ленточками, развевающимися на ветру, до слёз. Все говорили разными голосами, и Анюта тонким, по-девичьи, нежным, а Петрушка особым, будто слова его были пропущены через папиросную бумагу, надетую на расчёску, как в "Принцессе Турандот" в театре Вахтангова. Ему, единственному, позволялось садиться на край ширмы, перекинув ноги в синих, ярких шароварах и блестящих, чёрных сапогах, как на

офицерах Царской армии. Когда среди действующих лиц разгоралась неимоверная свара, он нырял и тут же выныривал с бамбуковой палкой, ею он наводил порядок: громко щёлкая ею, убивал и укладывал одного за одним на торец ширмы. Затем обхватывал их, "покойников", за талию, крутил ими в воздухе, издавая звуки ржущей лошади, и так они исчезали из поля зрения зрителей.
Теперь уже Петрушка и Анюта кружились в финальном вальсе, исполняемом шарманкой.
В иные дни, в том самом

месте, где разыгрывалась кукольная мелодрама, но уже не в полукольце, а в полном окружении, как вокруг арены цирка, демонстрировал игру своих мышц и их грузоподъёмность бывший артист цирка. Наш артист, далеко не молодой, подымал тяжёлую штангу с всё увеличивающимся весом с помощью прибавления к ней дисков, подбрасывал и ловил двухпудовые гири, удивляя зрителей. Любой из зрителей приглашался посмотреть, поднять диски, гири и даже пощупать играющие

мышцы. Затем стелилась дорожка, он ложился на спину, приподымал туловище над ковриком, опираясь на голову, на согнутые в локтях руки и согнутые в коленях ноги, образуя "мостик". На него укладывался щит из сколоченных вершковых досок, на который двое или трое мужиков из зрителей, обычно, из грузчиков или биндюжников, клали огромный камень. Затем они брали в руки молоты и, предварительно поплевав на ладони, начинали ими размахивать, колотя по камню в надежде его расколоть. От камня

отлетали осколки, из него высекались искры, а держащий его на себе только чуть сотрясался от каждого удара. Зритель, потрясённый, сначала робко, затем более настойчиво, требовал прекратить это насилие. Не помню, в каком году, в стране объявили конкурс на лучшего дирижёра оркестра. Среди победителей были замечательные дирижёры: Мравинский, Иванов, Самосуд, Хайкин и Рахлин. Натан Рахлин продолжительное время дирижировал симфоническим оркестром в Киеве. Для престижу Киеву

понадобился дирижёр – украинец, и еврей Рахлин перебрался в Казань. Там он создал замечательный оркестр. Кого в нём было больше, татар или евреев, не знаю, но знаю, что было с Рахлиным, когда он ещё был мальчиком и жил в небольшом украинском городе.

"Силач". Из частной коллекции в Канаде

Заехал к ним в городок на площадные гастроли бывший борец – тяжеловес. Он был одет в трикотажный борцовский костюм, широченный кушак подпоясывал обвисший живот, и обут он был в сандалии – копии тех, что изображались на античных вазах. Через плечо перекинута лента, широкая – голубая, на ней расположились завоёванные им на разных состязаниях медали, вызывающие большой интерес зрителей.
Этот борец ложился на подстилку, щит из досок укладывали на его

живот и грудь и закатывали на него тяжеленные закупоренные бочки. Упираясь ногами и руками, под аплодисменты, он приподымал этот неподъёмный груз. Натан, желая тоже как-то прославиться, предложил борцу поставить на него пианино. Четыре молодца вынесли из квартиры Рахлиных пианино и водрузили его на борца. Натан, открыв крышку, наигрывал вальсы и, войдя в экстаз, поощряемый внимательно слушающей публикой,

не слышал, как несчастный борец умолял прекратить этот безумный спектакль. Вечером вундеркинду досталось по заслугам от родителей, увидевших пианино, стоящее на площади.

"Китайские рукодельницы". Из частной коллекции в Америке

В середине 20 – х годов в Одессу приехало несколько семей китайцев.
Почему и как они с берегов Жёлтого Моря приплыли к берегам Чёрного, не знаю. Мужчины все одевались в бумажную синюю одежду, а женщины уже тогда ходили в штанах. Женщины удивляли своими крохотными, закованными в колодки, ножками, а мальчишки – матерными словами, единственными, произносимыми ими по-русски. Китаянки продавали удивительные рукоделия из тонкой бумаги, окрашенные в

яркие цвета. Они руками крутили цветной картонный цилиндрик, набитый опилками, он вращался вокруг канифоли на палочке, издавая от трения суровой нитки скрипучий, царапающий звук.
Китаец – жонглёр на базаре орудовал тремя мисочками и тремя шариками и приговаривал: "Шалика издесь, шалика итам.". И действительно они поражали своим отсутствием под той мисочкой, под которую он клал шарик. Жонглировал он и острейшими ножами и горящими

факелами и, наконец, на обнажённых торсе, шее и руках он вращал деревянную палку, по которой свободно перемещались
заточенные, очень острые металлические диски, издающие неприятный, угрожающий звук.
Это была безупречно – чистая работа, на которую смотрел, замерев, напряжённый зритель.

"На Базарной площади". Из коллекции дочери художника

Выступал на базаре и молодой цыган с двумя бурыми медведями. Я не знаю, связывала ли их дружба или нужда, но крепкие цепи связывали их ошейники с кушаком, опоясывающим талию цыгана. Роли у медведей были разные. Один был "бытовиком, жанровым комиком". Он показывал,

как "баба ходит по воду с коромыслом и вёдрами", "как мадама гуляет по Дерибасовской", передвигаясь на задних лапах по кругу и пытаясь трахнуть какого либо зрителя зонтиком по голове. Он "пил водку из бутылки" и валился на землю "мертвецки пьяный", сидел, повязанный косынкой и в фартуке, "торговал бычками". Медведю трудно было сосредоточиться, так как швыряемые из толпы яблоки, груши, конфеты отвлекали его от исполнения прямых актёрских обязанностей. Но звуки шарманки, удары в бубен и шлепки

палки цыгана доводили исполняемый медведем номер до конца. После этого медведю вручался бубен, и он, водимый подёргиванием цепи, собирал деньги, то и дело, норовя мордой или лапой лягнуть кого-либо из толпы.
Теперь наступала очередь второго медведя, который, будучи в наморднике, до сих пор только следовал за хозяином на всех четырёх и иногда подкатывал к себе бросаемое лакомство. Цыган обнажал свой античный торс с царапинами и кровоподтёками от медвежьих когтей,

медведь вставал на задние лапы, и они вступали в борьбу. В полной тишине слышно было, как они оба сопят, кряхтят. Цыган пытался упрятать свою голову на пушистой груди "соперника", пытаясь обхватить его "талию". Медведь тоже шуровал своими передними лапами на спине человека. Они отходили, вновь приближались, как истинные борцы. Наконец, цыган подымал медведя и валил его "на лопатки", В нарушение всех правил, здесь "побеждённый" получал

приз в виде куска сахара, просунутого меж ремешков намордника. Толпа шумно выражала свой восторг, а медведь отряхивал со своей шкуры пыль и, крутя огузком, с бубном в передних лапах обходил круг, требуя от зрителей денег и сочувствия своему поражению.

Я сейчас задумываюсь, от чего зависит мера удовольствия. Если мне скажут: от интеллектуального развития, я не соглашусь. Сила восприятия определяется не

догматическими нормами, а детской чистотой, умением удивляться, открытостью сердца, уха и глаза слушателя, читателя, зрителя.

Е.Ладыженский